Мне тяжело душу изливать по поводу Иры, потому что за последнее время я много в чём и в ком разочаровался. Моя позиция: для решения проблемы политзаключённых ничего не делается. Это тысячи поломанных судеб беларусов. У меня одна задача: я хочу достать жену из тюрьмы и увезти её любой ценой.

В целом настроение у Ирины хорошее. Она всегда жизнерадостная, на позитиве. Было несколько свиданий с родными. Самое сложное – жаль потерянного времени. Человек живёт активной жизнью пятьдесят лет, а потом у него забирают десять процентов жизни просто ни за что. Мы много путешествовали, занимались дайвингом. И вот у неё забрали это время, которое она могла бы провести рядом с близкими людьми, забрали занятия любимыми делами, жизнь нормального человека. Об этом, конечно, она сожалеет.

Мы вместе двадцать два года. Никогда не расставались больше, чем на пару недель. Я не видел её уже год. Моей жене пятьдесят два, через пять лет ей будет пятьдесят семь. За что она сидит, за кого?

Мы с ней несколько раз до ареста обсуждали тему отъезда. Её позиция была такая: «Зачем уезжать, если мы ничего не сделали?». Кроме того, у нас пожилые родители в Беларуси. Ну, и что делать-то за границей? Не возьмёшь же с собой всю старую жизнь, всё, что строил для себя. Конечно, если бы мы хоть предполагали, что всё обернётся так, то уехали бы. Но нас просто взяли в аэропорту.

Иру посадили, меня посадили, а потом выгнали из страны. Я уехал, чтобы не создавать лишние проблемы и нагрузку для родителей, если меня посадят снова. Был в Украине, войну встретил там, потом поехал дальше. Может быть, мой взгляд чересчур негативный, но уже почти год я один езжу по странам, общаюсь с разными политиками, обращаюсь в организации, к дипломатам – и не вижу никакого результата. Часто мне просто даже не отвечают, включая тех людей, кто лично знаком с Ирой, а кто-то «культурно посылает».

Каким сейчас я вижу решение проблемы – это торг, хоть никто на это не хочет идти. А я считаю, что главное – достать беларусов из тюрем любым способом.

Самое действенное, что, на мой взгляд, сейчас может сделать пресса, — это оказать влияние на политиков, которые обладают возможностями что-то решить. Также часто говорят о «прошениях о помиловании». Многие бы их написали, но нет никакой уверенности, что если пойдёшь на это унижение, то это что-то изменит. Не пишут прошения, потому что практически никого не выпускают, нет такой тенденции.

Ире не передают все письма. Даже от родственников их передают очень выборочно. Она получает письма от меня, родителей, иногда – от моей матери, сестры. А вот письма сына – нет. Про друзей вообще молчу. То есть одно из десяти писем, может, и дойдёт, но люди ведь тоже не роботы: напишут одно, второе, третье письмо, а если ответа нет, то не будут дальше писать.

В контексте войны в Украине ситуация вообще обесценивается. Там трупы на улицах лежат, украинцы смотрят на нас и говорят: «Ну что у вас, палками избили силовики?». Ко всему привыкаешь. Уже многие и в Беларуси не воспринимают эту острую боль.

Но как донести, что это действительно боль, чтобы наша ситуация не воспринималась как обычное дело?

С Ирой мы познакомились, когда учились на первом курсе нархоза, сейчас это БГЭУ [Беларусский государственный экономический университет]. Были на разных факультетах, но оказались в одной компании. Её было трудно не заметить: Ира всегда очень яркая, стильная. А по характеру – очень открытый, доброжелательный и отзывчивый человек.

Если нужна её помощь, Ира не будет раздумывать, её и просить не надо, она предложит сама. При этом она целеустремлённая, с твёрдым характером и верная своим принципам. А ещё невероятно смелая в принятии решений, в своих поступках. Так получилось, что после института мы стали общаться ещё больше. Вместе ездили отдыхать, вместе росли наши дети.

В журналистике мы оказались случайно. Нам повезло встретить Татьяну Ивановну Мельничук, учениками которой могут назвать себя многие журналисты независимых СМИ. Татьяна Ивановна была главным редактором газеты «Беларуская маладзёжная», где Ира работала бухгалтером. Когда Ира уходила в декрет, предложила мне занять её место. Но бухгалтером я проработала недолго: Татьяна Ивановна «перевербовала» меня в журналисты, а потом и Иру, когда та вернулась на работу.

После того как газета закрылась, Ира то уходила из журналистики, то возвращалась. Работала в печатных и электронных СМИ. Со временем стала крутым профессионалом – классным редактором. Об этом говорят многие, кто с ней работал.

Мне кажется, у Иры получается всё, за что она возьмётся. Она любит и умеет хорошо готовить – ходить к ней в гости одно удовольствие. Моей дочери, когда та была маленькой, она сшила наряд на Новый год. Ещё она умеет вязать, погружается с аквалангом. Кроме того, она любит путешествия и умеет организовать поездки за совершенно вменяемые деньги. Благодаря этому её умению мы побывали в Мексике и на острове Хайнань в Китае.

Мы с ней несколько раз заводили разговор о том, что ей лучше уехать из страны, но она всё же осталась. Почему? Мне кажется, она слишком верила в человеческую порядочность и здравый смысл. И что профессия – это не повод сажать человека в тюрьму.

З Ірай Слаўнікавай мы знаёмыя вельмі даўно: падлічыла і сама здзівілася – 28 гадоў! У 1994-м пасля закрыцця аднайменнай радыёстанцыі была створана газета «Беларуская моладзевая». Я прыйшла туды журналістам, а Іра – бухгалтарам. Іра заўсёды была вельмі камунікабельнай, і адразу ўпісалася ў наш стракаты журналісцкі асяродак.

Пасля нараджэння сына Іра вярнулася ў газету, але месца бухгалтара было занята, і яна з радасцю прыняла прапанову паспрабаваць сябе ў журналістыцы. Не памятаю, каб былі тэмы, ад якіх яна адмаўлялася. Мы разам і ў салігорскую шахту спускаліся, і па «незабытых вёсках» маталіся (быў у нас такі праект), і нават жартаўлівы агляд прэзерватываў рабілі. Іра — «універсальны салдат».

Слаўнікава – наш агеньчык-запальнічка. Яе своеасаблівая манера гаварыць, фірмовы смех і гумар – без усяго гэтага немагчыма ўявіць тую «маладзёжку». Дый потым, калі ўсе мы разбегліся па розных працах, але захаваліся як кола сяброў, Іра падтрымлівала гэтую атмасферу.