Мы пазнаёміліся з Дзімам, калі ён працаваў кіраўніком карпункту ОРТ, пасля – «Першага каналу». Ён пачынаў як тэлежурналіст і браў у мяне інтэрв'ю як у палітычнага аналітыка, працаваў вельмі прафесіянальна, задаваў карэктныя пытанні.

Дзіма прыйшоў у тэлежурналістыку, калі Расія яшчэ выглядала дэмакратычнай. Многія нават беларускія апазіцыянеры лічылі, што гэта ўзор. Гэта былі часы Ельцына яшчэ, 1990-я. Мяркую, что Дзіма як асоба сфармаваўся ў гэтыя часы, ягонае юнацтва прыпала на часы перабудовы, першыя гады незалежнасці і Беларусі, і Расіі, калі была зусім іншая атмасфера. Гэтая рамантыка перабудовы, рамантыка дэмакратычных пераўтварэнняў, і прывяла яго ў журналістыку.

З цягам часу я пачаў адчуваць, кантактуючы з Дзімам, што яму муляе амплуа прадстаўніка маскоўскага тэлеканала. Мяркую, гэта і магло падштурхнуць яго да сыходу.

Іншым разам я сустракаў Дзіму ў кабінеце заснавальніка і кіраўніка БелаПАН Алеся Ліпая. Яны сябравалі, яшчэ як Дзіма працаваў тэлежурналістам, ён часта зазіраў у БелаПАН менавіта да Алеся. Відавочна, што Ліпай яму вельмі давяраў, і менавіта ён запрасіў Наважылава на працу ў агенцтва. Ліпай ужо хварэў, магчыма, ён запрасіў яго з такім прыцэлам, што Дзіма зможа яго пасля замяніць. Так яно і здарылася.

Пасля смерці Алеся Наважылаў стаў кіраўніком, дырэктарам БелаПАН. Гэта была нялёгкая місія. У Алеся быў вялікі аўтарытэт, ён шмат гадоў узначальваў інфармацыйную кампанію, замяніць яго было вельмі праблематычна.

Але Наважылаў абсалютна правільна, я мяркую, зрабіў стаўку на камандную працу, на давер да супрацоўнікаў. Я сам пісаў і рэдагаваў аналітычныя матэрыялы. І не было такога, каб стаяў над душой Наважылаў і патрабаваў: «Пакажы мне тэкст перад публікацыяй, а тое раптам не тое напішаш».

Я сам рабіў артыкул і сам выстаўляў на сайт БелаПАН. Дзіма мог падказаць тэму, параіць, але ніколі не было нейкага грубага адміністравання і ўмяшання ў творчую свабоду супрацоўнікаў. Думаю, не толькі я, але і іншыя супрацоўнікі гэты мяккі стыль адчувалі.

Калі адным словам характарызаваць Дзіму як чалавека і як кіраўніка, то гэтым словам будзе інтэлігентнасць. Гэта панятак комплексны, ахоплівае і карэктнасць, і пунктуальнасць, і метадычнасць, а таксама ўдумлівы падыход да любога пытання.

Не памятаю, каб ён на кагосьці ўзвысіў голас. Усе праблемы ў БелаПАНе ён стараўся вырашаць, прычым вельмі мякка, вельмі карэктна. А праблемы, канечне ж, узнікалі як творчыя, так і ў адносінах паміж супрацоўнікамі. Дзіма мог у пэўны момант праявіць настойлівасць і цвёрдасць, але без крыку, без шуму, проста рацыянальна давесці, што лепей зрабіць так і так.

І, напэўна, Дзіма – гэта прыстойнасць. Таксама, па вялікім рахунку, складнік ягонай інтэлігентнасці, выключнай, я бы сказаў, у наш час, калі для многіх гэта бравада – ужыць моцнае табуяванае слоўца. Яму гэта абсалютна неўласціва.

Плюс яшчэ такі своеасаблівы тонкі гумар, калі з сур'ёзным выразам твару Дзіма мог казаць іранічныя рэчы. Хто яго не ведаў, мог успрыняць гэта за чыстую манету, але гэта менавіта такая тонкая фірмовая іронія. Ён у гэтым плане быў непаўторны і, думаю, застаецца такім жа іранічным у цяперашніх звышцяжкіх умовах.

Ягоная гісторыя – адна з драматычных гісторыяў беларускіх журналістаў. Яе варта разглядаць у кантэксце курсу беларускіх уладаў на знішчэнне незалежных медыяў. Беларускі рэжым ніколі не любіў недзяржаўныя медыя, а пасля падзеяў 2020 года было вырашана весці агонь на паражэнне, кажучы вайсковай мовай.

Мысленне ўладаў такое, што ім трэба ўсё кантраляваць, медыі ў іх разуменні – гэта рупары рэжыму, рупары тых, хто кіруе краінай. У іх няма ўяўлення пра незалежную прэсу. І калі ўзнікае пагроза ўладзе, яна дзейнічае абсалютна бязлітасна. Таму пачалося выпальванне медыйнага поля, пад гэты замес, у прыватнасці, патрапіў і БелаПАН.

Мы познакомились ещё до того, как Новожилов пришёл в БелаПАН, когда он ещё работал на ОРТ. Просто пересекались на каких-то мероприятиях, были какие-то разговоры, «смол токи» в перерывах и ожидании. Дима всегда производил впечатление такого интеллигентного, очень доброго, очень воспитанного человека, с которым было довольно интересно поговорить.

Дима – въедливый, всегда добросовестно относился к своей работе, стремился максимально хорошо её сделать. Как коллега он очень отзывчивый к любым просьбам о помощи.

Помню, когда начинались контактные группы по Украине [контактная группа по мирному урегулированию ситуации на востоке Украины], для журналистов тогда всё толком не было организовано. Нередко бывало, что мы, журналисты, когда эти мероприятия проходили в резиденции на Войсковом переулке, стояли на улице. Было страшно холодно, неуютно, шёл мокрый снег. В редакционном чате я написала: «Стоим, мёрзнем».

Дима, который был на работе, приехал из офиса на своей машине, подогнал максимально близко, где мог припарковаться, и сказал: «Пойдёмте, в тепле по очереди сидеть, греться в машине». Мне кажется, это очень хорошо его характеризует как человека, который всегда готов помочь, если возникают какие-то сложности.

Все «дела» против независимых редакций и журналистов направлены на то, чтобы подавить независимую прессу, заставить журналистов замолчать, не выполнять свою работу, препятствовать их деятельности по донесению объективной информации о том, что происходит в Беларуси. За последние два года все действия власти направлены исключительно на это.

Политзаключённые, не только журналисты, но и вообще, совершенно незаслуженно сидят в тюрьме. По совершенно надуманным, бредовым обвинениям.

Я отправляю регулярно и Диме, и Ире (Ирине Левшиной), и Андрею (Андрею Александрову) письма и открытки. Ответы я не получала, из этого делаю вывод, что не доходят мои письма. Либо доходят, но их ответные письма мне не пропускают. Однако второй вариант мне кажется маловероятным.

Не пропускают письма из «большого мира», чтобы держать людей в информационной изоляции – такая своеобразная пытка для людей, которые сидят: они отрезаны от информации, не понимают, что происходит. Это достаточно мучительно. Ощущение, что отсутствует поддержка, что тебя забыли.

Блокируют письма не только нашим, многим политзаключённым не доходят вести. Это целенаправленная политика издевательства над людьми: мало того, что их посадили за решётку и держат в адских условиях, ещё издеваются таким образом, не давая нормально общаться с родными и друзьями.

С Димой знакомы примерно четверть века. Сначала шапочно, а потом, в апреле 2001-го, случился матч Кубка Дэвиса Беларусь – Зимбабве на минских теннисных кортах. Туда он пришёл со всей семьёй, в том числе с дядей Фёдором – так я прозвал его четырёхлетнего на тот момент сына. Игра была долгой, времени поговорить – на три эшелона.

О чём «тёрли», не помню, но если спросить у Димы, расскажет в подробностях. У него феноменальная память на события. Вот спроси, где мы познакомились. Я уже и не помню. А он наверняка скажет дату и время.

Что бы ни происходило, он никогда не выходит из себя, всё держит внутри. В нём всегда подкупает спокойствие. Думаю, именно это качество помогло БелаПАН менее болезненно пережить смерть своего основателя Алеся Липая в 2018 году. Сидеть и жаловаться на жизнь – это не про Новожилова.

У него талант выстраивать отношения с людьми. Ему важны прежде всего качества человека, а не лагерь, к которому он формально принадлежит.

Мы с ним мало говорили о работе. Просто каждый знал свой участок. Зато о футболе за чашкой свежесваренного кофе могли говорить часами. Дима – страстный болельщик «Ливерпуля». Не мой клуб, но в нём работает тренер, которого безмерно уважаю, – Юрген Клопп. И понятно, что разговор «Ливерпулем» и Клоппом не ограничивался.

Я слышал, что Дима – глубоко верующий человек. Но на работе он никогда это не выпячивал, мы никогда это не затрагивали, тем более, что у меня другой взгляд на религию. Но если по-настоящему веришь – носишь это в себе, а не напоказ. Дима – из таких.

Мы с ним сейчас не переписываемся. Просто не люблю, когда письма читает кто-то третий. Из его переписки с другими знаю, что именно вера помогает ему проходить эти испытания. А ещё – «Ливерпуль». В этом сезоне он занял второе место. Почему не первое – вот об этом мы и поговорим с Димой, когда всё закончится.