Мы в тот момент с группой журналистов стояли на пути протестующих, не на пути спецназа. Большинство из нас было в синих жилетах «Пресса», у всех были специальные бейджи. Было чётко видно, что мы не участники процесса. Но, к сожалению, нас это не спасло. В какой-то момент мы решили отходить.

Я оказалась в конце и ощутила, как что-то обожгло мне ногу. Я не сразу поняла, что произошло. Сам момент выстрела я не видела. Первые секунды я не поняла, что это пуля. Подумала, что какой-то камень отскочил мне в ногу. Я была уверена в том, что кто-то стреляет издалека, случайно или специально.

Но потом я увидела видео произошедшего. Боец, который стрелял, стоял в десяти метрах от меня, он прицелился, и решил что это нормально — стрелять в безоружного человека, который находится на работе, ничем ему не угрожает и даже его не видит.

На адреналине я пробежала пешеходный переход и уже после заметила, что у меня прожжены джинсы, в ноге пробита дырка и оттуда льётся кровь. Это было близко к колену, было очень страшно ступать на эту ногу, чтобы не ухудшить состояние. Я начала кричать, что меня ранили, у меня льётся кровь, что нужно вызвать скорую, и я не могу идти. На счастье, у кого-то рядом оказались бинты, и мне перевязали ногу, чтобы хоть чуть-чуть остановить кровь.

Вызвать скорую было практически невозможно, ведь часть дорог была перекрыта. До больницы меня довезли люди, чья машина была припаркована рядом. Благодаря им я быстро попала в больницу скорой помощи на Кижеватова. Пока мы ехали, и бинт, и джинсы промокли от крови.

Раньше я думала, что резиновые пули — это такие маленькие жёлтые шарики, которыми в тире стреляют. Но оказалось, что это полноценные боевые снаряды. Отличаются от обычных пуль они только тем, что сделаны из резины. Увидев, какие повреждения может нанести такая пуля, я была в шоке.

И министерство заявило, что они их использовали против протестующих. Для меня совсем непонятно, как в МВД накануне могли хвастаться, что они используют резиновые пули против протестующих. Совершенно удивительный и неприемлемый для меня этот факт признания насилия.

На свою рану я решилась посмотреть только через неделю после приезда в больницу. Я бы вообще на неё не смотрела, но судэксперт не приезжал, и я не хотела, чтобы потом сказали, что моя рана — неправда и фейк, что у меня на ноге максимум синяк. Я решила, что мне нужно обязательно самой сфотографировать рану. Для судебного разбирательства, если оно будет. Я была шокирована тем, какая огромная у меня дырка, глубокая, выше колена!

Меня очень волновало, что это в принципе случилось, что никакое разбирательство не идёт, что нет извинений, признания своей вины от милиции или других правоохранительных органов.

Когда в меня выстрелили, я знала, что интернет работает плохо, и мои родственники узнают всё от меня чуть позже, когда я буду уже дома. Я не думала, что это растянется на месяц. Я была уверена, что рану промоют, перевяжут и отпустят меня домой. Но уже через пару минут мне обрывали телефон мама, муж, родственники. Из информации в интернете не было понятно, как именно меня ранили и насколько это серьёзно.

Бабушке с дедушкой я ничего не говорила несколько дней, чтобы их не волновать. Но они сами обо всём узнали на площади, в деревне. Бабушка была в истерике, не могла вообразить себе, что такое возможно в Беларуси, в столице, при свете дня.

Мне очень повезло с семьёй. Меня всегда поддерживают и словом, и делом, понимают мою гражданскую позицию, отношение к профессии. Но, к сожалению, есть среди родных и те, кто с другой позиции смотрит на ситуацию и думает, что хамство и насилие могут быть оправданы. Это очень больно, и я пока не вижу, как можно скрепить этот семейный раскол. Потому что тут вопрос даже не политических взглядов, а моральных ценностей.