Положили на землю, кричали что-то грубое, руки заломили за спину, надели строительные стяжки. Один омоновец увидел у меня в руке белую ленту, крикнул, что мне капец, и зачем-то снова надел мне ленту на руку. Потом меня швырнули в пассажирский жёлтый автобус, который обычно курсирует по городу. Этот автобус стоял рядом с автозаками.
В автобусе всех ставили на колени. Но сначала обыскивали. Среди моих вещей ничего подозрительного не нашли. Кроме медицинской маски, украшенной вышиванкой. «Капец тебе за эту маску», — сказал мне парень лет 20, который меня обыскивал.
Я сказал, что журналист, показал удостоверение и редакционное задание, но милиционеры только посмеялись: «Ну хорошо, будешь журналистом». И затолкали меня в автобус, который был уже набит людьми, стоящими на коленях.
Все в одинаковой позе: связанные руки за спиной, голова в пол. Тех, кто пытался поднять голову, били по затылку: кого — рукой, кого — дубинкой. Когда в автобусе скопилось человек 30−40, нас начали выводить по одному.
Омоновец сказал: «Сейчас ваша задача - как можно быстрее встать». Очень быстро мы поняли, что это значит. Встать быстро после того, как провёл 30 минут на коленях, — очень тяжело. Ноги затекают. Били дубинками до тех пор, пока у нас не получалось подняться на ноги.
«Вы убили нашего товарища, коллегу. И сейчас мы будем вам за это мстить!», - говорили омоновцы между ударами. Я не знаю, правда ли это.
Звуки ударов, крики, стоны, запахи — кто-то сходил под себя — и на этом фоне звенит милый женский голос: девушка в форме обсуждает с коллегой какие-то свои отвлечённые вопросы.
Постепенно очередь на выход из автобуса доходила до меня. Конечно, мне было страшно. Но я боялся не ударов. Боялся каких-то унижений. Я был наслышан про сексуальное насилие, про то, как некоторые омоновцы мочатся на задержанных…
Мне удалось быстро встать. Более того, милиционер, который бил меня по спине, сделал мне «подарок»: дубинка зацепилась за стяжку, и мои руки оказались свободными.
Из автобуса нас перевели в автозак. Неудобно, везде кровь, кого-то рядом вырвало. Но, как ни странно, в тот момент, когда дверь автозака закрылась за нами, я впервые почувствовал себя в безопасности — мы закрыты на ключ, внутри ОМОНа нет.