Из автозака нас перегрузили в другой автозак, так называемый автозак со «стаканами». Мужчин отдельно везли, женщин отдельно. Мы сидели с Таней в одноместном «стакане» вдвоём. Было очень душно, все стены в крови. У нас был телефон, у Тани его не забрали. Мы отправили на волю смс о том, что задержаны.

Нас привезли на Окрестина, и началась самая жесть. Там я почувствовала себя бесправным животным, у которого есть хозяин. Нас, женщин, выгрузили в прогулочный дворик — это такая комната под открытым небом с решёткой над головой — и поставили вдоль стены…

Я первая пошла на досмотр и столкнулась с надзирательницей — Карина или Кристина. Досмотр был очень жёсткий: грубо раздевала, швыряла одежду, вырвала из кроссовок стельки. Голой заставила приседать. Потом девочки рассказывали: у кого были критические дни, она требовала оторвать прокладку. Сплошное унижение.

После досмотра меня вытолкнули в коридор: в расстёгнутых штанах и в одном бюстгальтере — я одевалась уже там.

И там я увидела то, чего я вообще не ожидала увидеть, — парни, которые стояли полностью голыми, на коленях, руки за спиной, лицом в пол. Коридор был весь в крови: пол, стены. Слышался мат надзирателей, стоны и плач вот этих парней.

И тогда я поняла, что меня никто не выпустит. Закон перестал работать, если работал когда-то вообще.

Промелькнула мысль: наверное, именно так чувствуют себя люди, захваченные террористами. Все эти сотрудники правоохранительных органов, которые призваны нас защищать и охранять, калечат нас и убивают.

После того как досмотрели всех девушек, нас отвели в камеру. Четыре спальных места, 35 человек. Это было в ночь с 10 на 11 августа. Позже я поняла, что это был просто курорт, потому что на следующую ночь нас там было уже 50.

Женщины плакали. Меня очень спасло то, что я была не одна, — рядом со мной была Таня. Пережить всё это без неё было бы гораздо сложнее.

Буквально год назад я смотрела фильм Хабенского «Собибор», и мне въелась в память сцена, когда еврейских женщин — ухоженных, хорошо одетых — заводят в камеру, пускают газ и просто убивают. Я сидела на этих верхних нарах, смотрела на всех наших девочек и думала, что они могут просто взять и пустить этот газ в камеру — и нас всех не будет. Мы все без документов, без вещей. И фиг докажешь потом: были мы — не были. Вот такие были мысли.

Мы спали на матрасе и своих вещах, а подушки и одеяла были отданы девочкам, которые были на полу. Они расстелили их и легли штабелями. Спали под нарами, спали на столе. Одна девочка трое суток провела сидя в тумбочке — там была тумбочка без дверок и полок. На вопрос «Удобно?» девочка отвечала: «Зато я так не падаю».

Задержаны мы были 10-го числа, а еду — солёную овсянку и хлеб — нам принесли 12-го утром. В следующий раз — 13-го. Два раза был чай. Вот и вся еда за трое суток.

У нас не было туалетной бумаги, только кран с хлорированной водой и пластиковая бутылка. Мы набирали в неё воду, ставили возле санузла и просто мылись.

Не хватало воздуха, мы просили открыть «кормушку», так называется окошко, в которое подают еду. Но надзирательница, блондинка, сказала: «Не сдохнете!». Ну что ж, мы действительно не сдохли.

Многие были на грани. У одной девочки был разрыв связок. Её нога была настолько опухшая, что мы не могли снять с неё штаны, хотели сделать ей холодный компресс. Мы просили, чтобы вызвали скорую, но вместо этого ей принесли но-шпу. От опухшей ноги! Эта девочка двое суток пролежала под нарами, чтобы на ногу случайно никто не наступил.

Была девчонка, которую омоновцы затащили в автозак и избивали коллективно, у неё был затёкший глаз, половина головы опухшая, и она была помечена жёлтой краской. Я потом почитала: жёлтой краской метили тех, кто был неформальной внешности. Девушка была с дредами.

Красной краской метили особо агрессивных. Эта метка давала право избивать до полусмерти. Потому что чёрная метка давала право избивать до смерти. Чёрным метили людей без документов, пьяных. Но это домыслы.

Когда сидишь в камере, кажется, что про тебя все забыли, тебя никто не ищет. Полный информационный вакуум. Мы постоянно смотрели в окно. Однажды девочки начали кричать: «Там кто-то в жилетке „Пресса“!». Я подскочила к окну и увидела нашего оператора. Это очень поддержало. Я поняла, что меня всё-таки ищут, что-то делают, просто я об этом не знала.

Избиения по спине, по ногам — это, в принципе, обычное явление на Окрестина. Ну и унижение, когда тебя волокут, пихают в камеру как свинью какую-то на убой.